Зло умело взвинчивает цену, чтобы соблазнить нас первый раз, а потом карает за измену круче и страшней, чем за отказ.
Трепещет юной девы сердце над платьев красочными кучами: во что одеться, чтоб раздеться как можно счастливей при случае?
Возможность лестью в душу влезть никак нельзя назвать растлением, мы бескорыстно ценим лесть за совпаденье с нашим мнением.
У женщин юбки все короче; коленных чашечек стриптиз напоминает ближе к ночи, что существует весь сервиз
Когда мила родная сторона, которой возлелеян и воспитан, то к ложке ежедневного говна относишься почти что с аппетитом.
Свобода - это право выбирать, с душою лишь советуясь о плате, что нам любить, за что нам умирать, на что свою свечу нещадно тратить.
Огромен долг наш разным людям, а близким - более других; должны мы тем, кого мы любим, уже за то, что любим их.
Диспуты, дискуссии, дебаты зря об этом длятся сотни лет, ибо виноватых в мире нет, потому что все мы виноваты.
Сперва полыхаем, как спичка, а после жуем, что дают; безвыходность, лень и привычка приносят покой и уют.
Мораль - это не цепи, а игра, где выбор - обязательней всего; основа полноценности добра - в свободе совершения его.
Как у тюрем, стоят часовые у Кремля и посольских дворов, пуще всех охраняет Россия иностранцев, вождей и воров.
Нам век не зря калечил души, никто теперь не сомневается, что мир нельзя ломать и рушить, а в рай нельзя тащить за яйца.
Ждала спасителя Россия, жила, тасуя фотографии, и, наконец, пришел Мессия, и не один, а в виде мафии.
Ни вверх не глядя, ни вперед, сижу с друзьями-разгильдяями, и наплевать нам, чья берет в борьбе мерзавцев с негодяями.
Пахан был дух и голос множества, в нем воплотилось большинство, он был великое ничтожество, за что и вышел в божество.
Сезонность матери-природы на нашу суетность плюет, и чем светлей рассвет свободы, тем глуше сумерки ее.
Напрасно мы стучимся лбом о стену, пытаясь осветить свои потемки; в безумии режимов есть система, которую увидят лишь потомки.
Во всех промелькнувших веках любимые публикой цезари ее самое впопыхах душили, топтали и резали. Но публика это терпела, и цезарей жарко любили, поскольку за правое дело всегда эти цезари были.
Крутится судьбы моей кино, капли будней мерно долбят темя, время захмеляет, как вино, а вино целительно, как время.
Не в том ли загадка истории русской и шалого духа отпетого, что вечно мы пьем, пренебрегши закускою и вечно косые от этого?
Нет аккаунта? Зарегистрируйтесь!
Уже зарегистрированы? Авторизуйтесь!